Великая Отечественная война пронеслась огненным смерчем и переместила население западных регионов СССР на восток страны. Семья моего прадеда Ивана Дмитриевича Малыгина (1901–1942) до войны жила в Москве, до осени 1941 года практически ничего не знала об Ульяновске и уж точно не собиралась в него переезжать. Прадед работал начальником бюро инструментального хозяйства одного из цехов, а перед самой войной – освобождённым профсоюзным работником на 1-м государственном автомобильном заводе имени И.В. Сталина (ЗИС), а прабабушка Мария Кузьминична Малыгина (1907–1994) была домохозяйкой. В те годы ЗИС был государством в государстве: в Москве ему принадлежал большой район, где жили автозаводцы, а в Подмосковье – пионерский лагерь «Восток» рядом с селом Верхнее Мячково. Относился к ЗИС и Московский автомеханический техникум, который прадед без отрыва от производства успешно окончил в 1934 году и получил квалификацию техника-механика по холодной обработке металла резанием.

Московская жизнь семьи Малыгиных

Жизнь в довоенной Москве нельзя было назвать лёгкой. После ликвидации НЭП продовольственные карточки на хлеб, муку и крупу были отменены только с 1 января 1935 года, а на мясо, рыбу, сахар, жиры и картофель – 25 сентября 1935 года. Моему дедушке Генриху Ивановичу Малыгину (1927–1998) совсем маленьким ребёнком приходилось отоваривать эти карточки в магазине. В 1934 году по пути в магазин он их все потерял. Переживаниям не было предела, ведь кроме родителей, кормить нужно было и годовалого брата Владимира. Молодые военные лётчики, жившие в соседней квартире, случайно узнав о беде, отдали заплаканному мальчику свои продовольственные карточки и, чтобы он не отказался их взять, заверили, что в столовой их хорошо кормят и месяц они вполне обойдутся без карточек. Такое было время – все стремились помочь друг другу.

Были у москвичей в предвоенные годы и некоторые преимущества. Например, моему деду в детстве особенно нравились праздники 7 ноября и 1 мая. Во время демонстраций он, держась за крепкую отцовскую руку, шёл в колонне зисовцев по Красной площади, а с трибуны Мавзолея приветливо махал рукой Иосиф Виссарионович Сталин. Всей семьёй ходили в театры, цирк, зоопарк и кино. Популярный фильм «Чапаев» до войны дедушка посмотрел более 30 раз. С дядей, Василием Малыгиным, который занимался в аэроклубе, он ходил на Тушинский аэродром смотреть показательные выступления пилотов. Иногда с отцом посещал большую заводскую столовую, где всё впечатляло масштабом: блюда развозили на электрокаре, а в центре зала был фонтан.

В 1939 году семье Малыгиных выделили большую комнату в комфортабельной четырёхкомнатной коммунальной квартире только что построенного высотного дома на улице Машиностроения. В квартире была большая кухня с мусоропроводом, столовая, туалет и ванная комната. Дом был элитный, в нём проживало много высших офицеров и партийных деятелей. Радость от переезда в новую квартиру омрачалась усилившимися репрессиями, периодически ночью во двор дома заезжал «чёрный воронок» и увозил людей в неизвестность. Вся семья вздрагивала от любого ночного звонка в дверь.

Война разрушила всю размеренную московскую жизнь семьи Малыгиных.

12 июня 1941 года моему деду Генриху Малыгину исполнилось 14 лет, он отдыхал в заводском пионерском лагере«Восток», где росли замечательные корабельные сосны. В лагере было веселои интересно. А через 10 дней началась война. Как только стало известно о нападении 20 фашистов, пионеры стали рыть окопы, чтобы прятаться от возможных бомбёжек. Уже 22 июля 1941 года немцы начали бомбить Москву. Во время налётов вражеской авиации дедушка со своими друзьями дежурил на крыше дома и тушил «зажигалки» – зажигательные бомбы, которые немцы щедро сыпали на Москву, а его мама с младшими сыновьями скрывалась от бомбёжек в метро на станции «Маяковская».

Эвакуация

15 октября 1941 года стало известно об эвакуации ЗИСа на восток страны. На следующий день Иван Малыгин оформил на всю семью справку об эвакуации. В тот день появился слух, что через два дня немцы войдут в Москву, и началась массовая паника, даже метро было закрыто (единственный случай за всю его историю). С перебоями работал общественный транспорт и магазины.Паника прекратилась только после приказа применять к паникёрам и мародёрам любые меры, вплоть до расстрела.

Иван Малыгин в числе первых зисовцев был направлен в Ульяновск и Миасс с целью выбора площадей для эвакуации оборудования.

До сих пор в семейном архиве хранится четвертинка тетрадного листа с его карандашной запиской от 7 ноября 1941 года (в этот день проходил знаменитый парад на Красной площади), где он сообщает некоему товарищу Кондрашкинуо его срочном и неожиданном отъезде в Ульяновск.

В сентябре–декабре 1941 года Иван Малыгин дома практически не жил: был на заводе или в командировках. С большим трудом отпросившись с работы на несколько часов, он заехал домой, забрал жену с детьми и отвёз их на Белорусский вокзал, где формировался эшелон на Горький с автозаводцами. Прощаясь с семьёй, Иван Малыгин обнял старшего сына Генриха и попросил заботиться о матери и младших братьях. Когда состав тронулся, Иван Малыгин долго шёл за вагоном, плакал и махал рукой, пока не потерял из вида дорогих ему людей, он как чувствовал. что больше они никогда не встретятся.

В Горький Малыгины приехали ночью, и их сразу отвезли в большую школу, расположенную рядом с Горьковским автомобильным заводом им. В.М. Молотова. Утром всех эвакуированных посадили в грузовики и отправили на пристань, где пересадили на баржу.

Сразу после отплытия на Горький налетели немецкие бомбардировщики «хейнкели», и там, где Малыгины были несколько часов назад, начали падать бомбы. Пока плыли на барже, часто останавливались, и все взрослые мужчины и подростки, в том числе и Генрих Малыгин, пилили деревья для парового двигателя буксира. Через неделю доплыли до села Шиловка, в котором разместилась большая часть эвакуированных семей зисовцев.

Когда баржа причалила к пристани в Шиловке, Волга уже начала покрываться льдом. Рядом на пристани разгружалась баржа с колёсными тракторами, один тракторист не справился с управлением и врезался в баржу с москвичами, баржа дала течь, но не затонула.

Во время эвакуации из Москвы в Шиловку всё было очень хорошо организовано, люди получали питание, иногда даже горячее. Советское государство, несмотря на трудный исторический момент, заботилось о своих гражданах.

В Шиловке Малыгиных определили на постой в большой дом зажиточной крестьянки Екатерины Степановны. Семье выделили целую комнату, но, к сожалению, неотапливаемую. В Шиловке мой дед работал в колхозе, но в зимний период работы было мало, а вот весной и осенью пришлось много трудиться, в основном на посеве и уборке гороха, одно время ему даже пришлось быть возницей.

Эвакуированные в Шиловке питались в столовой, организованной в сельском клубе. Основным блюдом была уха – пустой бульон с большим жирным куском волжской рыбы. В Шиловке с продуктами было лучше, чем в Москве. Особенно эвакуированным нравились тыквенные семечки, которые были очень дёшевы.

В Ульяновске в это время на железнодорожной станции Киндяковка зисовцы занимались выгрузкой эвакуированного оборудования и размещением его в помещениях складов Государственного таможенного управления, которое располагалось на территории современного Ульяновского моторного завода.

В январе 1942 года, после того как немцы были отброшены от столицы, было принято решение о восстановлении автомобильного завода в Москве Часть оборудования пришлось возвращать в Москву. Этим в числе прочих занимался Иван Малыгин, который практически жил на железнодорожных рельсах. Такой напряжённый темп жизни подорвал его здоровье, и он умер в Москве 30 июня 1942 года, так и не встретившись с семьёй в Ульяновске.

В Ульяновске

Осенью 1942 года Малыгины из Шиловки переехали в Ульяновск и поселились с другими зисовцами в бараках на станции Ульяновск II. Всего было 4 барака и рядом две конюшни и кузница. В бараках не было воды и электричества. В одном бараке жили семьи эвакуированных, в двух других – рабочие, а в последнем – узбеки, которых привезли специально для работы на УльЗИСе. Узбеки были одеты в национальные одежды – халаты и чалмы. Они не знали русский язык и поэтому мало контактировали с местными жителями и эвакуированными. При любом удобном случае узбеки предпочитали париться в бане, где пили чай с сухофруктами, которые они в мешках привезли с родины. В 1944 году узбеков отправили на родину.

В 1942–1943 годах над бараками ульзисовцев иногда пролетали немецкие разведывательные самолёты – «рамы», по которым стреляли советские зенитки.

Осенью 1942 года 15-летним подростком Генрих Малыгин устроился на УльЗИС учеником слесаря-лекальщика в инструментальный цех № 1, где начальником был энергичный и опытный специалист – Любомир Шпирович Голо.

Любомир Голо – легендарная личность, серб по национальности, член Коминтерна, в 1920-х он работал в США на заводах Форда, затем вернулся в СССР и трудился на московском автозаводе, а в 1930 году вместе с директором ЗИСа Иваном Алексеевичем Лихачёвым вновь посетил США, где был личным переводчиком в общении с патриархом автомобилестроения Генри Фордом-старшим.

Любомир Голо ещё в Москве был знаком с Иваном Малыгиным, а после его скоропостижной смерти в 1942 году помогал по мере возможности его семье. Летом 1944 года дедушке пришла повестка из военкомата с требованием прибыть с вещами на сборный пункт. Тяжело было оставлять мать и двоих несовершеннолетних братьев, но ничего не поделаешь – война. За несколько часов до отправки на сборный пункт Генрих Малыгин пришёл проститься на завод.

Любомир Голо, встретив его, не дал сказать ни слова, бросил только одну фразу с сербским акцентом: «Иды работай». Оказалось, что днём ранее деду, как ценному специалисту, дали бронь.

В годы войны эвакуированным жилось гораздо хуже, чем коренным ульяновцам, у многих из которых были личные огороды и даже скот. Москвичей мучил постоянный неутолимый голод. Во время обеденного перерыва дедушка шёл за своим младшим братом Владимиром, вместе они отправлялись в заводскую столовую, располагавшуюся на территории завода «Металлист» (разрушенные корпуса сохранились на ул. Кирова, 103), и поровну делили и без того скудный рабочий обед. До сих пор Владимир со слезами на глазах и безграничной благодарностью вспоминает, как он ел трудовой обед старшего брата, который работал по 12 часов в сутки без выходных.

Мяса в годы войны практически не ели. По карточкам получали немного селёдки, которая была очень круто посолена, от этого людей мучила постоянная жажда, а избыток воды в организме приводил к отёкам, и в цехах ходили «тучные» люди. В летний период зисовцам выделяли огороды на волжском острове Чувич, где сажали картошку глазками, и, несмотря на такой некачественный посадочный материал, получали хороший урожай. Младшие братья получали карточки иждивенцев, в которых были предусмотрены очень низкие нормы продуктов, и мой дедушка – сам подросток – отдавал большую часть своей нормы голодным братьям.

Иногда добрая и жалостливая знакомая женщина из деревни Винновка бесплатно приносила козье молоко для пятилетнего брата Вячеслава, на которого оно действовало как самое лучшее лекарство. В 1943–1944 годах в пайках начала появляться американская тушёнка и экзотический яичный порошок.

Летом 1943–1945 годов младших братьев отправляли в пионерский лагерь, располагавшийся на территории современного парка культуры и отдыха «Винновская роща». Директором лагеря был раненый фронтовик, который жёстко пресекал любые попытки сотрудников воровать продукты, поэтому в лагере кормили очень хорошо.

В 1944 году для работ на заводе начали привлекать пленных немецких солдат, которые практически все были чистые и опрятные. У каждого из них была идеально чистая белая тряпочка, в которую заворачивали хлеб. Ульзисовцы относились к ним снисходительно.

Рабочие спрашивали пленных: «Сколько ты, Фриц, убил советских солдат?». Ответ у всех немцев был одинаков:«Я рабочий, коммунист. На фронте воду возил. В русских не стрелял». Дедушка иногда работал с одним немцем из Гамбурга, который до войны действительно был рабочим, он называл деда на немецкий манер Хайнрих.

После войны жить стало легче, уже в 1946 году ульзисовцев начали отправлять в санатории, где их кормили даже чёрной и красной икрой. После такого отдыха каждый рабочий хвалился, сколько килограммов веса он набрал.

В конце 1940-х – начале 1950-х на северной окраине современного Ульяновского моторного завода построили посёлок из двухэтажных кирпичных домов, деревянных финских и немецких домиков, куда переселили из бараков эвакуированных москвичей. В 1960-е годы эти дома снесли и построили новые кирпичные дома, которые сохранились до настоящего времени.

Для удобства заводчан на территории между заводом и посёлком располагались: стадион, где были футбольное поле и площадка для игры «в городки»; пруд, на котором проводились показательные судомодельные выступления; летняя эстрада, где показывали кинофильмы и проводили танцы.

В 1940-е годы культурным центром жизни посёлка был клуб железнодорожников им. Ильича (располагался на месте современного дома № 15 на ул. Железнодорожной). Здесь дедушка познакомился со своей будущей женой. Центром экономической жизни был «Южный рынок».

Спокойно прошли трудовые 1960 и 1970-е годы, в 1987 году дедушка вышел на пенсию. За долгую трудовую жизнь он был награждён многими медалями и орденом «Знак Почёта», но самой дорогой наградой считал медаль «В память 800-летия Москвы», которую получил в 1949 году в числе немногих москвичей ульзисовцев. В 1997 году дедушке вручили медаль «В память 850-летия Москвы», но это была уже другая эпоха и другая Москва.

К сожалению, ход времени остановить невозможно: до начала 2000-х годов в посёлке Ульяновского моторного завода ещё звучала характерная московская речь. Сейчас её уже не услышишь, но в моей памяти по-прежнему живут голоса и улыбчивые благородные русские лица ульяновских москвичей: Смоляновых, Злобиных, Ромбовских и многих других.

В детстве я много раз спрашивал дедушку, почему он, как и многие его друзья, после войны не вернулся в Москву? Он отвечал неизменным встречным вопросом: разве можно променять на комфортную московскую жизнь высокий правый берег Волги, откуда открывается безграничный вид на заволжские дали и где шумит дубовыми ветвями Винновская роща? И в детстве, и теперь, став взрослым, я безоговорочно согласен с моим дорогим и любимым дедом.

Дмитрий Семенов, методист Центра детского творчества № 6

«Мономах», №1(91), 2016 г.